Александр Чудаков

Филолог, литературовед и писатель

Год составления анкеты: 1986

1. Перечитываете ли Вы стихи Некрасова?

Перечитываю, а чаще вспоминаю — любимые стихотворения, баллады, куски из поэм помнятся наизусть, сами всплывают в памяти.

2. Можете ли сказать «Мой Некрасов»? Каков он в отличие, скажем, от «нашего» или даже «ихнего»?

Стихи Некрасова я впервые в детстве услышал от моего деда, родившегося еще при жизни поэта, и очень его чтившего, что было обычно, по его словам, в среде русского духовенства, из которой он вышел. Несмотря на мой возраст, он читал мне «Русских женщин», «Сашу», «Дедушку». В нашей семье часто пели, и среди прочего — много на слова Некрасова: «Еду ли ночью...», «Меж высоких хлебов», «Господу богу помолимся...», «Было двенадцать разбойников...». Последнюю песню пел даже мой отец, редко певший, и очень ее любил, хотя в школе, где он преподавал, читал лекции об антирелигиозной теме в русской литературе.

Поэтому у меня ко всем перечисленным вещам особое отношение, связанное с достаточно личными ассоциациями.

Если же говорить о «моем» Некрасове в целом, о тех стихах, которые я «твержу, когда я счастлив», то это:

1) стилизованные, «чисто» народные или глоссолалические его строки «Адмирал вдовец по морям ходил...», «На избушку эту бревнышки / Он один таскал сосновые...», «Ефиопы видом черные и как углие глаза...», «Верченый, крученый, сеченый, мученый» и т.п. Некоторые строки («Кушай тюрю, Яша, молочка-то нет») давно воспринимаю в одном ряду с поговорками и присловьями;

2) строки высокой патетики: «Скоро сам узнаешь в школе, / Как архангельский мужик / По своей и Божьей воле...», «Трупы деревьев недвижно лежали...», «А там, во глубине России...».

3. Многое мучило Некрасова при жизни. Что, на Ваш взгляд, не дает ему покоя на его нынешнем пьедестале? Или он счастлив, наконец?

Анкета права: над Некрасовым всегда тяготело проклятие непонимания или искажения его поэтического облика: его стихи обвиняли в произаичности, ценили только за «прогрессивное содержание» и т.п. И сейчас в школьном и вузовском преподавании (а это — фундамент массового представления о поэте) Некрасов все еще прежде всего (а иногда и только) поэт крестьянской демократии, борец с крепостным правом, певец тяжкой женской доли и т.п. Меж тем это великий поэт и ничего отдельного не «певец» — потому что как всякий великий национальный поэт певец всего, что волнует нацию и страну.

4. Достоевский называл Некрасова загадочным человеком. Существует ли для Вас загадка или тайна Некрасова?

Всякий великий поэт — тайна и загадка, которую человечество посильно раскрывает в каждую эпоху — до тех пор, пока ощущает поэта таковым.

5. Одно время Корней Чуковский считал болезненной склонность Некрасова к изображению «мрачных» явлений жизни. Баратынский величал скорбь — животворной. Как Вы относитесь к этим эпитетам?

У большого поэта нет ничего «болезненного». Если он изображал мрачные явления — значит так было надо.

6. Как Вы понимаете некрасовскую традицию? Существовала ли таковая... до Некрасова? В ком и в чем явлена она сегодня? Что может быть с ней завтра?

Некрасов был подготовлен целым периодом русской литературы, причем не только поэтической традицией, но и прозаической — натуральной школой, сказом, физиологическим очерком, «газетной» литературой его времени. Сам же он показал, что может быть в литературе — и в смысле тем, и в языке, стихе, стиле. Сегодня его традиция не явлена ни в ком — для этого нужен общественный и стилистический накал совсем другой температуры.