1. Перечитываете ли Вы стихи Некрасова?
Очень редко.
2. Можете ли сказать «Мой Некрасов»? Каков он в отличие, скажем, от «нашего» или даже «ихнего»?
Наверно, могу. Том Некрасова был моей первой и долго единственной книгой. Это воля случая, но прочитанное вошло не как стихи, а как еще одна жизнь.
В этом я отнюдь не одинок. Но чем разнятся «наши» Некрасовы, не случалось сравнивать. Отличие от «ихнего» примерно знаю: мой — могучий трагический поэт, ихний — демократ середины прошлого века (для одних—отец русской демократии, для других — оратор с надрывом).
3. Многое мучило Некрасова при жизни. Что, на Ваш взгляд, не дает ему покоя на его нынешнем пьедестале? Или он счастлив, наконец?
Понятно, что ни останки деревень, ни гибель рек осчастливить не могут. Как и гибель людей. Вообще мне кажется, что для самого Некрасова быть счастливым почти значило быть бесчестным.
Одному, думаю, он был бы рад — как раз отсутствию пьедестала. Монумент воздвигнут, но на тесном, специально отведенном историческом участке. Бахвальство вроде: «А мы Некрасова певали, да и теперь еще поем» (А. Прокофьев) не в счет. Некрасов остался в жизни — по-прежнему окружен любовью, глухотой и раздором — и властно присутствует.
4. Достоевский называл Некрасова загадочным человеком. Существует ли для Вас загадка или тайна Некрасова?
Видимо, Достоевский и угадал вернее других — «страстный к страданию поэт» и «раненое в самом начале жизни сердце».
5. Одно время Корней Чуковский считал болезненной склонность Некрасова к изображению «мрачных» явлений жизни. Баратынский величал скорбь — животворной. Как Вы относитесь к этим эпитетам?
Не знаю ничего животворнее, чем стихи про лошадь («О погоде»). Сон Раскольникова, по-моему, лишь театрализованный пересказ. Дело не в эпитетах. Как от скорби — то есть от боли — требовать, чтоб была такой, а не другой? Лишь бы не симулировалась, это еще простительно в быту, да и то детям.
6. Как Вы понимаете некрасовскую традицию? Существовала ли таковая... до Некрасова? В ком и в чем явлена она сегодня? Что может быть с ней завтра?
Некрасовского, по-моему, до Некрасова не было. Ясно, что страдание и сострадание не с него началось, и народолюбие тоже. Но тайна в самом голосе. Некрасов дал музыкальный строй целой эпохе русского сознания. Через полвека некрасовская мелодия возникает у Блока, Анненского, Ахматовой, еще через полвека узнается в поздних стихах Пастернака и бог весть когда смолкнет. Сегодня некрасовская традиция широка и распылена, с определенностью ткнуть пальцем трудно. Меньше всего ее в упражнениях «фольклорных».
7. «...Иль нет людей, идущих дальше фразы?»
Есть и будут. Но это вопрос к себе самому, и отвечать на него нелегко.
8. Посылаем Вам ответы известных писателей на анкету Корнея Чуковского. Не располагает ли Вас этот материал — шестидесятилетней давности — к каким-либо размышлениям и заметкам в дополнение к сегодняшней нашей анкете?
Есть одна непонятность. В ответах, мне кажется, сквозит и желание защитить Некрасова (хотя бы от эстетского или посконного уплощения). Защита по последнему пункту словно исполняет волю поэта: «Не оправданий я ищу, я только суд ваш отвергаю». Таков и ответ Маяковского, вызов обывательскому кодексу. Поэт неподсуден, но само обвинение не оспаривается.
Впечатление чисто внешнее. Но полувеком раньше, у Достоевского в посмертной апологии поэта чудится та же подспудная «презумпция виновности». А началось, как известно, еще при жизни и задолго до случая с Муравьевым. Вполне представимо, что в обвинителях ходили не только недруги, но и сторонники, из числа прямолинейных, — те, кто знал поэта понаслышке или не знал совсем или, узнав, был неприятно удивлен, что Некрасов не носит вериг и заподозрил в нем недораскаянного дядю Власа. Все это стало архивной пылью, но и в новом веке, как подтвердила анкета, продолжало тревожить.
Быть может, это гипноз самой некрасовской поэзии, где проповедь, исповедь и покаяние свиты в поистине библейский свиток. По крайней мере, до Некрасова в нашей поэзии суд над собой не творился так убежденно и самозабвенно, без оглядки на достоинство. Это будило совесть и побочно — разнотолки. Может ли человек так казнить себя не за свою вину? Но будь иначе, некрасовская укоризна, наверно, не была бы такой сокрушительной.
