1. Ваша первая ассоциация с именем Николая Некрасова?
Для меня беда с Некрасовым в том, что он разошелся на идиомы, на устойчивые обороты, которые используются так же, как пословицы или цитаты из «Бриллиантовой руки», — полупустые словосочетания, которыми можно на автомате, иронически или через губу, комментировать события, явления, процессы, настроения, состояния. От «уведи меня в стан погибающих» до «ликующих, праздноболтающих», от «что ему книга последняя скажет, то на душе его сверху и ляжет» до «не торговал я лирой, но бывало», от «удалась мне песенка, молвил Гриша прыгая» до... — я, честно говоря, даже не хочу проверять, правильно ли цитирую, потому что это уже даже и не воспринимается как цитата — это монеты, слишком долго ходившие по рукам и поэтому почти утратившие авторство и вообще «оригинал». Удивительным образом, читая целиком Ленина, я обнаружил, что тот тоже — разумеется, зная и чувствуя Некрасова в миллион раз глубже, чем я, и воспринимая его всерьез, как идеолога значимой статусной группы, — уже тогда тоже пользовался им кстати и некстати, как банком ярких речевых блоков и компактных образов, которыми всегда можно декорировать свое высказывание — на любую, в общем, тему. Не факт, что такого рода «распыление» — проблема только Некрасова; примерно то же самое в какой-то момент произошло, например, с Гребенщиковым.
2. Как относились Вы к Некрасову в детстве и в юности? Как менялось Ваше отношение к Некрасову с возрастом?
У меня Некрасов прочно ассоциируется с моим учителем литературы в 67-й школе, великим человеком Львом Иосифовичем Соболевым, благодаря которому на протяжении лет десяти у меня в голове по части литературы был порядок (а не кавардак, как до 10 класса, и сейчас). Он очень серьезный некрасовед, который научил меня воспринимать Некрасова не только как автора «однажды в студеную зимнюю пору» и «печальника за народ», а «по-тыняновски» — как крупнейшего поэта-новатора, который радикально переформатировал русскую поэзию.
3. Какие стихи Некрасова — Ваши любимые? Чем Вам близка или не близка его поэзия?
Я могу называть какие-то — от «Железной дороги» до «Внимая ужасам войны...», много — но слово «любимое» тут неточно: мне очень нравится, как это сделано и как это работает, и я понимаю, почему по Некрасову угорали люди второй половины 19-го века, но сейчас — для меня — это уже точно не любовь; как «Герника» какая-нибудь Пикассо — невероятно впечатляет, но в такое не влюбишься.
4. Как Вы оцениваете влияние Некрасова на последующую русскую литературу? Повлиял ли он на Вашу литературную работу?
Я думаю, без Некрасова не было бы нескольких стихотворений Блока, которых мне бы очень не хватало.
5. «Современник» Некрасова был в центре русской литературной жизни в богатые литературой и яркие времена. Есть ли столь же бесспорные центры влияния в сегодняшней литературе? Кто мог бы (должен был бы) играть такую роль?
Думаю, нет. Времена «Современника», «Отечественных записок» и «Русского вестника» — так же как «Нового мира» и «Октября» — прошли, просто потому что Россия больше не является литературоцентричной страной, сейчас доминируют другие художественные практики (что, впрочем, вовсе не означает, что литература в своем публицистическом изводе не играет здесь никакой роли — еще как играет: невозможно игнорировать страшный пример полукарнавальной газеты «Завтра» 90-х, все манифесты которой были воплощены в жизнь двадцать лет спустя ее кремлевскими читателями).
6. Преобладающая в лирике Некрасова мрачность отвращает Вас или привлекает?
Есть какие-то пронзительные, конечно же, вещи — вроде той же «Железной дороги» или, там, «Парадного подъезда», «Мороз, Красный нос» — да, собственно, «Демушка», вот это все — которые крайне меланхоличные, скажем так; но, по правде сказать, я вряд ли в состоянии искренне войти в резонанс с этой «мрачностью»; тут дело, думаю, в ритме — который, ничего не попишешь, чересчур узнаваемый, слишком чувствуется этот пресловутый «семантический ореол» метра, он избыточно — для меня — «некрасовский», слишком «маркированный» — и поэтому, так уж у меня устроено ухо, «не позволяет воспринимать себя как свежую вещь», он слишком хрестоматийный — и речь вовсе не обязательно о заезженных некрасовских шлягерах. Это упрек себе самому, естественно; Некрасов все равно мастер.
7. Некрасов ставил перед собственным творчеством социальные задачи. Считаете ли Вы, что социальная миссия должна быть важна и сегодняшним поэтам?
Есть, конечно, такие, которым важна; но меня лично тошнит, когда на «вакансию поэта» подают резюме, где в первой строчке капслоком написано «СОЦИАЛЬНОСТЬ». Невозможно сейчас поэту декларировать «социальную миссию» — все, на Твардовском, Евтушенко и Вознесенском это кончилось, литература больше не главная, поэтому миссию выполнять можно, но не лезть на колокольню или табуретку, чтобы возвестить о ней.
8. Зачем нужен Некрасов сегодня? Будут ли его читать и помнить в этом веке?
Возможно, Некрасов сейчас актуальнее не как «поэт-новатор», а, условно, как исторический живописец, «реалист», «критический реализм», аналог Федотова, или Верещагина, или Репина — впечатляющий иллюстратор того, чем на самом деле была царская Россия — и почему в ней неизбежна была революция. Это все не отменяет его технического мастерства, его фирменной меланхолии и его колоссального значения для русской литературы. Речь исключительно об актуальности, о «Некрасове-2021»; о том, как объяснить плохим учителям, что не надо выкидывать из кабинета литературы его портрет — ни ради Набокова, ни ради Ахматовой.
9. Кому на Руси жить хорошо?
Давайте я так отвечу: современная Россия — страна победившей контрреволюции, в которой восстановлены сословные различия, где элита может передавать привилегии по наследству — и где диалектическое противоречие «раба» и «господина» — такое же объективное, как во времена Некрасова.
