1. Перечитываете ли Вы стихи Некрасова?
Что касается меня, то я стихи вообще не перечитываю, но — по возможности — всегда читаю. А если такого настроя нет, то просто стихов не воспринимаю — даже любимое. Другое дело, что во всю жизнь стихов Некрасова я не забывала, и всегда есть душевная ситуация, которой его стихи соответствовали и соответствуют. Не это ли критерий любви?
2. Можете ли сказать «Мой Некрасов»? Каков он в отличие, скажем, от «нашего» или даже «ихнего»?
«Моим» — не присвоенным, а природненным — Некрасов стал в детстве, потому что никто не написал «Бегу, бросая камушки». У него таких сдвигов много, а дети ждут непривычного и верят ему, не зная истории языка. Эти «камушки» расшибали потом все школьные стереотипы. А узнаваемость состояний приходит позже, и «мой» Некрасов многое позволил узнать, прежде найденное в себе, и многим поделился, в себе не найденным. Он — в «моем» варианте — великий режиссер. Он любовь перенес в мизансцену неадекватную, никем до него не опробованную: «Так няня в лес ребенка заведет / И спрячется сама за дуб высокий». Вот это — «мое».
3. Многое мучило Некрасова при жизни. Что, на Ваш взгляд, не дает ему покоя на его нынешнем пьедестале? Или он счастлив наконец?
Да где там счастлив! Что может быть для поэта страшнее спекулятивного использования его идеала людьми, вообще идеализм отрицающими? Что может быть непереносимее подмены идеи транспарантом? Когда «Друзья мои! Прекрасен наш союз» цитируют на юбилее творческой организации, это нонсенс, и Пушкин ответил бы эпиграммой. А когда «общих мест присяжный расточитель» заводит: «Я лиру посвятил народу своему»? Тут-то вся уязвимость любой поэтической декларации и вылупливается из яйца аллегории. Почему именно Некрасов — вечная мишень для щелкоперов,—вопрос слишком сложный для анкеты.
4. Достоевский называл Некрасова загадочным человеком. Существует ли для Вас загадка или тайна Некрасова?
Тайна скорее не в раздвоении (размножении) сознания, а в сочетании несочетаемого. Толстой говорил, что Некрасов — один из самых умных людей, каких он встречал в жизни, а в иных стихах он неумен и неглубок. Он, так знавший Россию, уперся в тенденцию изображения ее как страны, «где все разумное придавлено тисками». Понятно, что он не мог идти по следам «надежды, славы и добра», — время другое, характер другой, но все же — много стихов от тенденции. И сочетание их со стихами — свидетелями «за мир пролитых слез» — иногда непостижно уму.
5. Одно время Корней Чуковский считал болезненной склонность Некрасова к изображению «мрачных» явлений жизни. Баратынский величал скорбь — животворной. Как Вы относитесь к этим эпитетам?
В Баратынском скорбь была проявлением натуры демонической, в Некрасове — меланхолической. Это разные качества. Но уныния, между тем, нет ни в том, ни в другом, только пути просветления разные. Некрасов никогда бы не написал: «Уж я не верую в любовь». Он страстный человек. И эта меланхолическая страстность в нем так сродни народу, который до сих пор его поет и знает лучше других русских поэтов, в том числе и Пушкина.
6. Как Вы понимаете некрасовскую традицию? Существовала ли таковая... до Некрасова? В ком и в чем явлена она сегодня?
Вопрос о традиции для меня вообще очень сложен, ибо означает некую заведомую расчисленность. Если говорить о Некрасове, то в нем меня привлекает универсализм. Думаю, что этот феномен до Некрасова присущ автору «Слова», присущ — в целом — русскому фольклору и А.С. Пушкину, хотя к Пушкину, ввиду его исключительного артистизма, более применимо традиционное «протеизм». Под универсализмом я понимаю как глобальность задач, так и непредсказуемость решений. Не думаю, что Некрасов так же одарен от природы, как Пушкин, в смысле поэтическом, но задачи и решения его были гениальны и универсальны, а отсюда и поэтические средства практически безграничны. (У Пушкина порядок обратный.) Традиционными стали привязки к Некрасову поэтов, последовательно проповедовавших [ющих] определенную идеологию. На самом деле, многое в «последователях» свелось к пародии, если смотреть с точки зрения поэзии, а не идеологии. А поэзия сложнее любого исходного тезиса, и истинным сыном Некрасова стал Высоцкий, хотя его поэзия не универсальна, и даже большой поэт Твардовский в смысле души — не такой близкий родственник Некрасова, зато в смысле уязвимости — наследник по прямой. Завтра... Завтра придет новый «универсал», которого не пристегнешь ни к «деревенской прозе», ни к «тихой» поэзии, ни к «урбанистам», ни к «метафористам». Про которого что ни скажи — все подходит и всего мало. Главное, не путать универсализм с тоталитарностью.
7. «...Иль нет людей, идущих дальше фразы?»
Каждый новый день доказывает, что есть. Но разве поэт на чем-нибудь успокоится!
8. Посылаем Вам ответы известных писателей на анкету Корнея Чуковского. Не располагает ли Вас этот материал — шестидесятилетней давности — к каким-либо размышлениям и заметкам в дополнение к сегодняшней нашей анкете?
Прочла старую анкету и подумала, что многое стало уставной обязанностью из того, что было откровением. Например, «народолюбие». И что насколько поэты стали словоохотливее. Те еще не знали, как страшно, когда не некому, а негде сказать. «Информация души» Некрасова вся в его стихах. У нас — огромный резерв «запасных» мыслей, поэтому стихи во многом анонимны.
